Посетив в субботу московский книжный магазин "Библио-Глобус", неожиданно для себя купил книгу дотоле неизвестного мне Джона Шемякина "Дикий барин". Собирался купить путеводитель по Литве и Белоруссии (и купил, собственно), а заодно зацепил взглядом обложку этой книги, на которой для вящего привлечения публики имелся отзыв Ксении Собчак. Что бы там про нее ни говорили, а тетка она умная и со вкусом у нее полный порядок. В общем, открыл я книгу прямо в магазине и прочитал одним махом страниц двадцать. И оторвался только когда телефон пискнул, что заканчивается оплаченное время парковки и вот-вот я стану жертвой эвакуаторов. Так что книгу я дотащил до кассы и вечером с большим удовольствием читал.
Вы, наверное, хотите подробностей, что это за книга такая? А я не знаю, как ее описать
Просто про жизнь Джона и его родственников. Озорно и весело.
Оказывается, это довольно известный в интернетах чувак, который среди прочего был в жизни даже вице-мэром Самары. Очень известен завсегдатаям фейсбука. Поищите его тексты, почитайте. Если понравится - покупайте книгу без сомнений.
Чем-то похож на Покровского с его "Расстрелять!" или "72 метра", но не Покровский
Пара примеров:
Про деда-коллектора:
Дед мой, вернувшись в 1916 году с жирных полей Фландрии, не сразу нашёл себя в жизни. Одно время получал долги по поручению. В районе, в котором промышлял дедушка, получить легко можно было многое. Вошёл, получил и придерживай выпадающее двумя руками. Непростой был район. Половина мужчин в районе были глухие из-за работы на королевских верфях. Вторая половина была не просто глухой, а и ещё и дико темпераментной из-за сокращений на королевских верфях, наступивших после долгожданного мира. То есть половина не слышит ни хера, а прочие яростно ищут, чем кормить семьи. При этом всём здоровенные до исступления и с нормами морали, которые привили им в пять лет при строгих церквях с перерывами на облавы полиции и этапирование в Майберскую каторжно-пересыльную тюрьму.
И вот дедушка мой собирал с этой публики долги. Сам отравлен германским газом и контузия. Собственно, наниматели дедушки рассматривали его как работника временного, старались не привязаться к ними слишком сердцами. Провожали в первый рабочий день, в туман и дождь, молча.
А дедушке моему что? Он пошёл собирать долги. Взял палку. Кастет у него со школы ещё постоянно. Собирает деньги по домам.
В первый день собрал. Во второй день собрал. В третий день прогулял из-за перелома левого запястья. Потом снова собирал. Ему и карьеру предлагали по этой линии. Он даже себе пальто приобрёл и шарф белый. Но передумал. Решил, что талант свой надо развивать, а не бродить по трущобам в соображении отхватить перо в бок.
Секрет дедушки-коллектора был прост. Он пел. Отравление газом подействовало на его голос так, что многим (даже глухим) было страшновато слушать дедушкино пение. Петь дедушка мог долго и вдохновенно. Шел по улице, уже напевая. Стучал палкой. А у дверей суровых должников, останавливался и включался на полную. Репертуар имел духовного содержания. Про грешников, про радость скорого конца света, про ангелов, которые пытаются согреть умирающую сироту.
Южный Глазго — место унылое и сейчас, а после первой мировой так и вовсе местечко было лютой депрессивности. Айседора Дункан, например, приезжала. Выступила один раз и в Советскую Россию первым пароходом. Всё нарадоваться не могла в Петрограде, как в городе на Неве люди весело живут, в солнечном таком лучистом счастье. Всё же в сравнении, всё же только на ощупь понимаешь в итоге.
А тут, среди всей этой закопчённой сероты стен и выбитых окон, дедушка мой. Собой багровый, голос описанию не поддаётся, в руке кастет, поёт про масло для лампады.
Действовало.
Про встречу с ирландскими родственниками:
Смотрел на дядю и его дружков-подельников. Сидели в пабе. Сначала меня и брать с собой не хотели, потом посмотрели на мои прыжки и слёзы у дверей, взяли.
Дяде — 85. Подельникам разной степени социальной запущенности — соответственно. Мощь в дедах такой необоримой силы, что чувствовал себя в сравнении гимназисткой какой-то. Хихикал в кулачок, потел.
Ну, и разговоры соответствующие. Опасные дедуси начали вспоминать, понукаемые мной, то одно, то другое. Романтики в воспоминаниях немного. Детство в Горбалсе, юность в Южном Глазго — они к слезам ностальгии не зовут.
«Понимаешь, Джон, что значило хорошо погулять, когда я был молод? Это когда ты просыпаешься с чужим ботиком в пасти. Ботинок прокушен, а на рубашке твоей пятна крови. Причём, Джон, кровь на рубашке — она разной степени свернутости. Да… Одна засохла уже, вторая — засыхает, а вот тут — свежая! Проснулся — как дома побывал, честное слово!»
«И тут девица смотрит на меня… А у неё лицо такое, будто она „Майн кампф“ не только прочитала, а и дописала вчера! Такие лица запоминаешь».
«Он был первым геем на нашей верфи. Глухой. Работал за всю бригаду — всё боялся, что мы его изобьём. Ну, гей такой удачный. Нашей бригаде все завидовали».
«Зачем врут в новостях, если людям или всё ясно, или всё равно?»
«Я был тяжелее его фунтов на двадцать, моложе и дрался каждое воскресенье. Но он упорно хотел что-то уточнить у меня. Подробностей каких-то от меня хотел».
«Хочешь больно сделать трубачу — унижай не его, а джаз».
«А он мне важно говорит: „Надо одеваться не для нынешней работы, а для работы в будущем!“ А я ему говорю: „Ты, как я понимаю, сутенёром решил работать?“ Платок он на шею нацепил, идиот!»
«А она не весёлая, она рехнулась в 67- м году».
«Когда мне говорят: будь тактичнее, дедушка, это значит „дедушка, заткнись!“
»Бог — это просто другие люди. Не может бог, создавший и сметавший планеты, требовать от меня послушания какого-то. Астероиды летают — а он мне: Кириан, будь послушным! Откуда тогда астероиды?!"
Кстати, на фоне их известных опусов с музыкой из шумов мало кто знает, что одной из основных фигур группы была Энн Дадли, известная много чем, но, в частности, известной темой из сериала "Дживс и Вустер" - 
Линейный вид
